Меня зовут Мария, мне 40 лет, я из Питера. В жж с 2003 года. Я люблю писать - о том, что интересного произошло в моей жизни, размышлять о разном, общаться с комментаторами, находить новых друзей по всему свету, людей, близких мне по духу.
О тегах Я иногда пишу рассказики, они выложены под тегами "Чукча-писатель" и "Пишу". Я очень люблю готовить. Предпочитаю рецепты, когда быстро и вкусно. Многие из моих любимых рецептов выложены под тегом "Кулинария". Наверное, это единственные теги, которые я не забываю проставлять регулярно)
Что касается френдополитики - добавляю только тех, кого буду читать. Если меня не добавляют в ответ - не обижаюсь.
Моя френда в контакте, знакомая с Ротонды еще, написала длинный клевый пост о том, почему она перестала играть в ролевухи. И мне вспомнилось, как я ездила с Виликой Любофью на сходку реконструкторов под Москвой. Я честно пыталась понять цимес всего этого занятия! Но, когда я битый час наблюдала за тем, как "белогвардейцы" ложатся на землю, встают, опять ложатся, опять встают и так бесконечно - под команду товарища командира - я прихуела. Долго думала. Родилась теория. Стала опрашивать всех, с кем там общалась, ненавязчиво - а служили ли товарищи белогвардейцы в нашей, современной армии. Так вот - НИАДИН!!!не служил. А знакомая там развивала идею, что мол, в прошлой жизни жили в том периоде, и не успели чтото прожить, вот и пытаются нагнать. Мне кажется все просто - банальные комплексы из детства, романтизация войны и прочая хуета в головах. Причем еще меня потрясло, когда я сидела всю ночь с бухающими благородными белогвардейцами, и они все пытались меня морально опустить, как единственную присутствующую девушку - я от стресса стала остра на язык и отбилась, но это было безумно тяжко и стресс. (Под конец их высочества меня Зауважали!!!) Я просто сидела и думала - белогвардейцы так к женщинам не относились! Мне вообще не очень понятно, зачем уходить в вымышленные миры - будь то толкинутость или интернет-игры. Мне так интересно жить мою жизнь, так много всего интересного - зачем быть еще кем-то, кроме себя???
Андрей слушал протяжные гудки и нервно теребил пуговицу на пиджаке, глядя на ночной город. - Слушаю. - Наконец-то ответил кто-то. - Здравствуйте. Я... Эмм... - Андрей выругался про себя и выпалил - Мне сказали, что вы можете достать что угодно. - Вам не соврали. - И еще сказали, что вы можете достать это быстро. - Можем. Но все зависит от того, что именно вам нужно. И да, учтите, тяжелое вооружение и уран мы не продаем. - Да... Хорошо... Мне нужно, чтобы вы доставили кое что к утру. Или еще скорее, максимально быстро. - Андрей, вдруг, понял, что дрожит. - Это будет дорого стоить. Что именно вам нужно и сколько? - Шишки. Восемь еловых шишек, пластилин, фотография ежика, две палки, ржавый гвоздь, костюм коня и перо страуса. Настала тишина, Андрей с надеждой вслушивался в дыхание собеседника. - Это не совсем наш профиль, но... Возьмите еще картонную корону и гуашь, на следующей неделе зададут. Поверьте.
Мы долго просидели так. Постепенно ветер усилился, и в сером воздухе перед нами замелькали длинные тени. Я услышал шаги и невнятное бормотанье. Затем донесся приглушенный звон гитар. Я поднял голову. Тени приближались, превращаясь в темные силуэты, и сдвинулись в круг. Тишина. И вдруг громкое пение: "Иисус зовет тебя..." Я вздрогнул и стал прислушиваться. В чем дело? Уж не попали ли мы на луну? Ведь это был настоящий хор, -- двухголосный женский хор... -- "Грешник, грешник, подымайся..." -- раздалось над кладбищем в ритме военного марша. В недоумении я посмотрел на Пат. -- Ничего не понимаю, -- сказал я. -- "Приходи в исповедальню..." -- продолжалось пение в бодром темпе. Вдруг я понял: -- Бог мой! Да ведь это Армия спасения! -- "Грех в себе ты подавляй..." -- снова призывали тени. Кантилена нарастала. В карих глазах Пат замелькали искорки. Ее губы и плечи вздрагивали от смеха. Над кладбищем неудержимо гремело фортиссимо: "Страшный огнь и пламя ада -- Вот за грех тебе награда; Но Иисус зовет: " Молись! О заблудший сын, спасись! -- Тихо! Разрази вас гром! -- послышался внезапно из тумана чей-то злобный голос. Минута растерянного молчания. Но Армия спасения привыкла к невзгодам. Хор зазвучал с удвоенной силой. -- "Одному что в мире делать?" -- запели женщины в унисон. -- Целоваться, черт возьми, -- заорал тот же голос. -- Неужели и здесь нет покоя? -- "Тебя дьявол соблазняет..." -- оглушительно ответили ему. -- Вы, старые дуры, уже давно никого не соблазняете! -- мгновенно донеслась реплика из тумана. Я фыркнул. Пат тоже не могла больше сдерживаться. Мы тряслись от хохота. Этот поединок был форменной потехой. Армии спасения было известно, что кладбищенские скамьи служат прибежищем для любовных пар. Только здесь они могли уединиться и скрыться от городского шума. Поэтому богобоязненные "армейцы", задумав нанести по кладбищу решающий удар, устроили воскресную облаву для спасения душ. Необученные голоса набожно, старательно и громко гнусавили слова песни. Резко бренчали в такт гитары. Кладбище ожило. В тумане начали раздаваться смешки и возгласы. Оказалось, что все скамейки были заняты. Одинокий мятежник, выступивший в защиту любви, получил невидимое, но могучее подкрепление со стороны единомышленников. В знак протеста быстро организовался контрхор. В нем, видимо, участвовало немало бывших военных. Маршевая музыка Армии спасения раззадорила их. Вскоре мощно зазвучала старинная песня "В Гамбурге я побывал -- мир цветущий увидал..." Армия спасения страшно всполошилась. Бурно заколыхались поля шляпок. Они вновь попытались перейти с контратаку. -- "О, не упорствуй, умоляем..." -- резко заголосил хор аскетических дам. Но зло победило. Трубные глотки противников дружно грянули в ответ: "Свое имя назвать мне нельзя: Ведь любовь продаю я за деньги... -- Уйдем сейчас же, -- сказал я Пат. -- Я знаю эту песню. В ней несколько куплетов, и текст чем дальше, тем красочней. Прочь отсюда!
Вот сижу, выдыхаю, с трудом держусь за перила, легкие шершавые, изрезанные - как кора. Вспоминаю, сколько их было, сколько любило - каждый мне оставил на память шрам.
Был один - носил на руках, называл меня богом данной, до остановки сердца меня целовал он. Уходила в спешке, едва примотавши раны, словно выбиралась из-под горящих завалов. Уходила, был профиль его мне под сердцем выбит, и свисала кожа и мясо, за спиной взрывался пластид. Только самое страшное, последний удар навылет - это то, что он меня продолжал любить.
Был еще один - этот был второй половиной, был он яблоком с ветки одной со мной. Мы стояли с оружием, наши смыкались спины, он поклялся - мы будем вместе и в жизни иной. Он любил меня - тяжелой своей любовью, той, что танком прокатывается по выгоревшей земле, и глаза его через ночь глядели по-совьи, и блестел кухонный нож на столе.
А вот третий был легким, радостным, теплым, он и жил - как будто шел по канатам, только я ступала по битым стеклам и его боялась увидеть рядом, я его отталкивала подальше, не дохнуть, не тронуть, не заразить, не умела брать его ласку, даже ни о чем не умела просить.
Вот сижу - и воздух в глотку сухую, так с трудом проходит и там дрожит. Господи, подари мне любовь такую, чтобы от нее не сдыхать, а жить.
Жил-был богатый человек, у которого был любимый сын. Отец с сыном увлеченно собирали коллекцию редких произведений искусства. Но вот началась война, сына призвали в армию. Он оказался смелым солдатом, но погиб, спасая жизнь товарища. Отец сильно горевал о потере сына. И вот как-то в дверь его дома постучали. На пороге стоял молодой человек с длинным свертком в руках. Я тот самый солдат, которого спас ваш сын, - проговорил юноша. - Он часто рассказывал мне о вас и о вашей любви к искусству. Меня нельзя назвать великим художником, но я нарисовал портрет вашего сына. Отец был тронут подарком. Он повесил картину на самом видном месте. Когда в его дом приходили гости, он сначала показывал им портрет сына и потом уж всю остальную коллекцию. Но отец умер. Свою коллекцию он завещал продать с аукциона. Собралось огромное количество богатых и влиятельных людей. Приобретение картин сулило им хорошую выгоду. Но первым лотом был выставлен портрет сына. - Кто назовет свою цену? - спросил аукционер. Тишину в зале нарушил голос: - Мы ждем картины знаменитых мастеров, эта никому не нужна. Но аукционер настаивал на своем: - "Сын"! "Сын"! Кто возьмет "Сына"? Наконец с последнего ряда раздался голос садовника, который долгие годы прослужил в доме богача и его сына. - Я дам десять монет за портрет. Это было все, что он мог предложить. - Первое предложение - десять монет. Кто даст двадцать? - Спросил ведущий. - Отдайте ему портрет за десять и перейдем к серьезным мастерам! - зашумели в зале. - Десять монет - раз, десять монет - два, десять монет - три. Продано за десять монет! - А теперь выставляйте на торги остальные картины! Но ведущий отложил молоток и сказал: - Мне очень жаль, но в соответствии с распоряжением владельца коллекции все картины получает купивший "Сына".
